15.12.2011 в 08:34
Пишет theodore.:ДД
Автор: theodore.
Арт: Arlecchino.
Фэндом: соционика
Пейринг: Драйзер/Джек
Статус: часть 1
Рейтинг: и секс, и насилие, но всё это дело достаточно запутанно >____<
От автора: любителям соционических ТИМов и их запутанных взаимоотношений ^^
читать дальшеК нему и близко не подойти: так и тянет жаром от груди и лица, так и пышет из глаз; разливается по лицу жидким металлом и застывает на ледяных губах. Кожа – белое золото, и пепельным по голове, а в глазах – лазурным. И смотрит, словно и сквозь, а уже всё заранее про тебя знает, уже всё прочитал и приговор тебе вынес: ты, как ни крути, не годен был и непригодным останешься. Взвали на себя крест и тащи, пока ноги не откажут, пока спина не треснет и кишки из задницы не полезут: чем ниже ты в его глазах падёшь, чем ближе ему станешь. Все перед ним – пыль и плесень, и только он крестом над нами возвышается и смотрит, проливая из глаз, окатывая ледяной волной: «И пока он страдает, и мы должны страдать». «Мы» в его понимании это все за исключением, разумеется, его самого, потому как червь червю, оказывается, тоже рознь: играй, да не заигрывайся.А я перед ним кто? Не говорит со мной, только подходит сзади и укалывает между лопаток. Он всегда рядом стоит и грозит, что спасёт однажды. А я ему в ответ: «Это ты не меня от мира, а мир от меня». И он всё равно со мной согласен, только никогда вслух не скажет, и даже головой не кивнёт.
«Ты от жажды будешь подыхать, воды не попросишь». А он: «лучше от жажды, чем из грязных рук лакать, пёс». Я ему: «Ты собак не уважаешь?», а он: «кому и собака друг, а кому и друг - собака». Я с ним спорить не стану, он только злиться будет, а от его удара и увернуться не стыдно: кто знает, может, я и правда начну шипеть и по уголькам рассыпаться от его прикосновения?
Я ему говорю, потирая обожженную спину: «ты по себе бы так хлестал!», а он сожмёт моё запястье и дёрнет с силой, заведёт за спину и пригнёт ниже. Я ему кричу, задохнувшись от внезапной боли: «чтоб у тебя отсох!», а он уже давит меня весом своего тела, считая, вероятно, в эту минуту, что тем самым он просто-напросто спасает мою гнилую, сотню раз заложенную-перезаложенную душу.
«И всего-то?!» - смеюсь я зло ему в лицо, а он опускает сухую ладонь на затылок и «Ах! Больно!» ударяет лбом о стол. «Сволочь!» - брызжу слюной, стараясь вырваться из цепких лап, но чем больше я стараюсь, тем больше сил теряю. Он же – спокойный и невозмутимый, скажет разве только: «Мол-чи» и снова ударит , снова прижмёт и обожжёт хлёстко по спине.
«Сволочь!» - ему действительно всё равно, кто перед ним стоит. Ему плевать, кем ты являешься для прочих: в его глазах все мы не важнее пыли под ногами, не выше сорной травы и не умнее муравья, запрограммированного чьей-то заботливой волей на относительно сносное существование. «Из праха в прах», - произносит и сильнее налегает. А я ору, зажмуриваясь: «Я уже не против!».
«Через унижение и боль - очищение», - чуть слышно произносит, наклоняясь, а я возражаю громко, в голос, что это фашизм и такого рода унижение меня вряд ли исправит.
Он проводит мне по лбу ладонью в тонкой кожаной перчатке и, прочертив крестом посередине, возражает, что «чем дальше червь в земле, тем глубже надо копать», а я выхаркиваю, обливаясь потом: «не настолько глубоко, живодёр!». Скрипит подо мной стол, я вырываюсь, несмотря на судороги во всём теле, уже слышится треск лопающейся одежды и я с ужасом понимаю, что он вовсе не настолько консервативен, как я полагал. «Я тебе глотку вскрою!!» - надрываюсь от крика, с трудом поворачиваю головой, заглядываю ему в лицо. А он только скалится секунду и снова на лице ни намёка на какое-либо выражение. «Выпотрошу!» - уже хриплю и, теряя силы, заваливаюсь на стол, придавленный. Дыхание – тёплое, тяжёлое, но без малейшего запаха – просто дуновение от затылка и вниз по позвонку. Взгляд – скользящий по коже: вверх-вниз, вверх-вниз, в так его собственным движениям: глубоко-не глубоко, глубоко-не глубоко, больно-очень больно, больно-очень больно. Я шепчу, что как только он отпустит меня, я наброшусь и разорву его по частям, а он выдыхает надрывно и ослабляет хватку. Соскальзываю со стола – пот по промасленной поверхности – ударяюсь подбородком о край, падаю на пол и, со всё ещё заведёнными за спину руками, так и лежу, смотрю на него снизу вверх и только хихикаю, едва растягивая сухие губы: «я.. тебя». А он дырявит меня слепыми глазами, застёгивает неторопливо. На плечи накидывает и отступает, в пару широких шагов достигая двери. Из праха и в прах. Что в земле взросло, то в земле останется, и чем червь глубже, чем чище и сильнее должно быть. Что крест на себе, то падает и по дереву кровоточит. А небо алым наливается и рассекает с глухим треском: кто обернётся назад, с места уже не сдвинется. Падает уставшая голова и только пот по вискам, не прекращаясь, по щекам до подбородка. Ощупью на дрожащие ноги «на куски», падая на колени, от боли вздрагивая и теплом проливается по внутренней стороне бедра «сзади и от уха до уха», выдыхаю шумно, касаюсь ушибленного подбородка «ты у меня будешь улыбаться, мразь!».
А за стеной – его шаги. И поступь тяжёлая и медленная: мраморная статуя с постамента сходит и, член до блеска натирая, прохаживается мимо камер со смертниками. «Кусок за куском… дай только выбраться…»
URL записиАвтор: theodore.
Арт: Arlecchino.
Фэндом: соционика
Пейринг: Драйзер/Джек
Статус: часть 1
Рейтинг: и секс, и насилие, но всё это дело достаточно запутанно >____<
От автора: любителям соционических ТИМов и их запутанных взаимоотношений ^^
читать дальшеК нему и близко не подойти: так и тянет жаром от груди и лица, так и пышет из глаз; разливается по лицу жидким металлом и застывает на ледяных губах. Кожа – белое золото, и пепельным по голове, а в глазах – лазурным. И смотрит, словно и сквозь, а уже всё заранее про тебя знает, уже всё прочитал и приговор тебе вынес: ты, как ни крути, не годен был и непригодным останешься. Взвали на себя крест и тащи, пока ноги не откажут, пока спина не треснет и кишки из задницы не полезут: чем ниже ты в его глазах падёшь, чем ближе ему станешь. Все перед ним – пыль и плесень, и только он крестом над нами возвышается и смотрит, проливая из глаз, окатывая ледяной волной: «И пока он страдает, и мы должны страдать». «Мы» в его понимании это все за исключением, разумеется, его самого, потому как червь червю, оказывается, тоже рознь: играй, да не заигрывайся.А я перед ним кто? Не говорит со мной, только подходит сзади и укалывает между лопаток. Он всегда рядом стоит и грозит, что спасёт однажды. А я ему в ответ: «Это ты не меня от мира, а мир от меня». И он всё равно со мной согласен, только никогда вслух не скажет, и даже головой не кивнёт.
«Ты от жажды будешь подыхать, воды не попросишь». А он: «лучше от жажды, чем из грязных рук лакать, пёс». Я ему: «Ты собак не уважаешь?», а он: «кому и собака друг, а кому и друг - собака». Я с ним спорить не стану, он только злиться будет, а от его удара и увернуться не стыдно: кто знает, может, я и правда начну шипеть и по уголькам рассыпаться от его прикосновения?
Я ему говорю, потирая обожженную спину: «ты по себе бы так хлестал!», а он сожмёт моё запястье и дёрнет с силой, заведёт за спину и пригнёт ниже. Я ему кричу, задохнувшись от внезапной боли: «чтоб у тебя отсох!», а он уже давит меня весом своего тела, считая, вероятно, в эту минуту, что тем самым он просто-напросто спасает мою гнилую, сотню раз заложенную-перезаложенную душу.
«И всего-то?!» - смеюсь я зло ему в лицо, а он опускает сухую ладонь на затылок и «Ах! Больно!» ударяет лбом о стол. «Сволочь!» - брызжу слюной, стараясь вырваться из цепких лап, но чем больше я стараюсь, тем больше сил теряю. Он же – спокойный и невозмутимый, скажет разве только: «Мол-чи» и снова ударит , снова прижмёт и обожжёт хлёстко по спине.
«Сволочь!» - ему действительно всё равно, кто перед ним стоит. Ему плевать, кем ты являешься для прочих: в его глазах все мы не важнее пыли под ногами, не выше сорной травы и не умнее муравья, запрограммированного чьей-то заботливой волей на относительно сносное существование. «Из праха в прах», - произносит и сильнее налегает. А я ору, зажмуриваясь: «Я уже не против!».
«Через унижение и боль - очищение», - чуть слышно произносит, наклоняясь, а я возражаю громко, в голос, что это фашизм и такого рода унижение меня вряд ли исправит.
Он проводит мне по лбу ладонью в тонкой кожаной перчатке и, прочертив крестом посередине, возражает, что «чем дальше червь в земле, тем глубже надо копать», а я выхаркиваю, обливаясь потом: «не настолько глубоко, живодёр!». Скрипит подо мной стол, я вырываюсь, несмотря на судороги во всём теле, уже слышится треск лопающейся одежды и я с ужасом понимаю, что он вовсе не настолько консервативен, как я полагал. «Я тебе глотку вскрою!!» - надрываюсь от крика, с трудом поворачиваю головой, заглядываю ему в лицо. А он только скалится секунду и снова на лице ни намёка на какое-либо выражение. «Выпотрошу!» - уже хриплю и, теряя силы, заваливаюсь на стол, придавленный. Дыхание – тёплое, тяжёлое, но без малейшего запаха – просто дуновение от затылка и вниз по позвонку. Взгляд – скользящий по коже: вверх-вниз, вверх-вниз, в так его собственным движениям: глубоко-не глубоко, глубоко-не глубоко, больно-очень больно, больно-очень больно. Я шепчу, что как только он отпустит меня, я наброшусь и разорву его по частям, а он выдыхает надрывно и ослабляет хватку. Соскальзываю со стола – пот по промасленной поверхности – ударяюсь подбородком о край, падаю на пол и, со всё ещё заведёнными за спину руками, так и лежу, смотрю на него снизу вверх и только хихикаю, едва растягивая сухие губы: «я.. тебя». А он дырявит меня слепыми глазами, застёгивает неторопливо. На плечи накидывает и отступает, в пару широких шагов достигая двери. Из праха и в прах. Что в земле взросло, то в земле останется, и чем червь глубже, чем чище и сильнее должно быть. Что крест на себе, то падает и по дереву кровоточит. А небо алым наливается и рассекает с глухим треском: кто обернётся назад, с места уже не сдвинется. Падает уставшая голова и только пот по вискам, не прекращаясь, по щекам до подбородка. Ощупью на дрожащие ноги «на куски», падая на колени, от боли вздрагивая и теплом проливается по внутренней стороне бедра «сзади и от уха до уха», выдыхаю шумно, касаюсь ушибленного подбородка «ты у меня будешь улыбаться, мразь!».
А за стеной – его шаги. И поступь тяжёлая и медленная: мраморная статуя с постамента сходит и, член до блеска натирая, прохаживается мимо камер со смертниками. «Кусок за куском… дай только выбраться…»
@темы: Соционика