13.12.2011 в 18:02
Пишет theodore.:ДД3
URL записиДрай/Джек
ЧАСТЬ 3
ЧАСТЬ 3
Просит прочь, а сам голодным псом вслед смотрит. Чудной человек.
«Ты сам себя боишься», «А в тебе ни страха, ни стыда» - всё, на что я могу рассчитывать. «Я мысли читать не умею», - говорю, а он: «Как же». Руки на груди скрестил и ниже наклоняюсь: «Где ж твой Бог хвалёный, когда он тебе так нужен?», а он смотрит, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься и цедит сквозь зубы: «Уж как – нибудь без него разберусь». Усмехаюсь: «Ну, сейчас-то стыдно ему на глаза показаться, верно?».
А вокруг теперь всегда темно будет: вот и последний Голгофу покинул и вслед за мной по раскалённым следам пошёл. Как и прочие все, разве что этот не торопится и едва отвращение перебарывает. «Тебя и огонь не возьмёт», - проговорил тихо, не отводя глаз, а я ему: «Так ты чем другим попробуй». Ненавидит меня, все сердцем ненавидит. А всё-таки рядом держится, и не на шаг больше не отступает. Потому что за его ненавистью светит чище и ярче, чем от любви прочих. Потому что такие только в пищу и годны. Потому что каждый откажется из лужи пить, а всё-таки наклоняются и лакают. Мне ж позвольте не присоединиться, я уж как-нибудь потерплю. Шляпу снимаю и в поклон: пока кого посъедобней не встречу. И вот он – передо мной стоит и взглядом меня сверлить пытается. «Ты бы так не напрягался, глаза лопнут», и в ответ только: «Ты бы так не язвил. Тоже не резиновый». И глазами дырявит всего, будто и вправду сейчас прожжёт на лбу поперёк и вдоль и крест по мне взглядом. Без малейшего выражения, без тени улыбки на лице, и свет вокруг головы, и от рук – сухих и горячих. И со спины сзади поднимается то ли дым, то ли пар, и мне смотреть на это: видеть одно, а слушать другое. Встанет и скажет только, обойдя стол: «Распну» и вскользь взглядом по ссадине на подбородке. «Ты ещё ответишь», - думаю, а он словно мысли читает: «Повторить хочешь?».
Так и стоим: он на себя одно напялил, а внутри глубоко спрятал тёмной и цепкое, и проникнуть вглубь не даёт, и уцепиться не позволяет. Только повторяет неторопливо: «Что прахом, то к праху», а сам руку на книгу и взгляд – вниз и снова на меня.
«Не смотри так», - думаю, а он тоже, чувствую, скалится, да только виду не подаёт. Он меня сейчас отпустит, а потом сзади подкрадётся и по ушам звон ключей: помнишь, мол, как я тебя давеча в камере навестил? «Не болит?» - заботливо. А я: «Благодарю сердечно за заботу, мы уже привыкшие». Головой качает: «Привыкай, привыкай…».
Темно вокруг, только он теперь и светит: пока я рядом, ему больше на солнце не выйти. Мимо людей тенью не пройти и двери церкви не распахнуть. «И я привыкну», - выдыхает.
Застынем вместе, - думаю, - не одному мне в гиене погибать, ты и туда за мной спустишься, и там меня поймаешь. «Уже поймал», - думает мне в ответ.
Так и застынем, так и пойдём: я впереди, взвивая пеплом деревни, реки смолой наливая и детей из дома в залог, и он чуть позади – ладонь на плечо и голос у самого уха: «Будет только больнее».
Так и застынем, так и пойдём: я – сквозь дверь и он – открывая бесшумно. Я – тенью в окно и он – уже возвышаясь передо мной. Так и останемся: в гору на город, а вниз – уже с капища. Так и пойдём: у подножья оба обернёмся и в камень обратимся.
«Ты сам себя боишься», «А в тебе ни страха, ни стыда» - всё, на что я могу рассчитывать. «Я мысли читать не умею», - говорю, а он: «Как же». Руки на груди скрестил и ниже наклоняюсь: «Где ж твой Бог хвалёный, когда он тебе так нужен?», а он смотрит, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься и цедит сквозь зубы: «Уж как – нибудь без него разберусь». Усмехаюсь: «Ну, сейчас-то стыдно ему на глаза показаться, верно?».
А вокруг теперь всегда темно будет: вот и последний Голгофу покинул и вслед за мной по раскалённым следам пошёл. Как и прочие все, разве что этот не торопится и едва отвращение перебарывает. «Тебя и огонь не возьмёт», - проговорил тихо, не отводя глаз, а я ему: «Так ты чем другим попробуй». Ненавидит меня, все сердцем ненавидит. А всё-таки рядом держится, и не на шаг больше не отступает. Потому что за его ненавистью светит чище и ярче, чем от любви прочих. Потому что такие только в пищу и годны. Потому что каждый откажется из лужи пить, а всё-таки наклоняются и лакают. Мне ж позвольте не присоединиться, я уж как-нибудь потерплю. Шляпу снимаю и в поклон: пока кого посъедобней не встречу. И вот он – передо мной стоит и взглядом меня сверлить пытается. «Ты бы так не напрягался, глаза лопнут», и в ответ только: «Ты бы так не язвил. Тоже не резиновый». И глазами дырявит всего, будто и вправду сейчас прожжёт на лбу поперёк и вдоль и крест по мне взглядом. Без малейшего выражения, без тени улыбки на лице, и свет вокруг головы, и от рук – сухих и горячих. И со спины сзади поднимается то ли дым, то ли пар, и мне смотреть на это: видеть одно, а слушать другое. Встанет и скажет только, обойдя стол: «Распну» и вскользь взглядом по ссадине на подбородке. «Ты ещё ответишь», - думаю, а он словно мысли читает: «Повторить хочешь?».
Так и стоим: он на себя одно напялил, а внутри глубоко спрятал тёмной и цепкое, и проникнуть вглубь не даёт, и уцепиться не позволяет. Только повторяет неторопливо: «Что прахом, то к праху», а сам руку на книгу и взгляд – вниз и снова на меня.
«Не смотри так», - думаю, а он тоже, чувствую, скалится, да только виду не подаёт. Он меня сейчас отпустит, а потом сзади подкрадётся и по ушам звон ключей: помнишь, мол, как я тебя давеча в камере навестил? «Не болит?» - заботливо. А я: «Благодарю сердечно за заботу, мы уже привыкшие». Головой качает: «Привыкай, привыкай…».
Темно вокруг, только он теперь и светит: пока я рядом, ему больше на солнце не выйти. Мимо людей тенью не пройти и двери церкви не распахнуть. «И я привыкну», - выдыхает.
Застынем вместе, - думаю, - не одному мне в гиене погибать, ты и туда за мной спустишься, и там меня поймаешь. «Уже поймал», - думает мне в ответ.
Так и застынем, так и пойдём: я впереди, взвивая пеплом деревни, реки смолой наливая и детей из дома в залог, и он чуть позади – ладонь на плечо и голос у самого уха: «Будет только больнее».
Так и застынем, так и пойдём: я – сквозь дверь и он – открывая бесшумно. Я – тенью в окно и он – уже возвышаясь передо мной. Так и останемся: в гору на город, а вниз – уже с капища. Так и пойдём: у подножья оба обернёмся и в камень обратимся.